Белая королева - Страница 121

121

Джемма вежливо присела, низко склонив передо мной голову, но ей, видно, так хотелось получить разрешение, что она готова была даже рискнуть, оскорбляя меня упоминанием об «этой шлюхе».

— Прошу прощения, ваша милость, но Шор проследует через весь город в исподнем, неся в руках зажженную свечу, и все будут смотреть на нее. Должна же она понести наказание за свой грех — за то, что была гулящей, верно ведь? Я и подумала: если я всю следующую неделю буду являться пораньше, вы, может, позволите мне…

— Элизабет Шор?

Джемма оживилась.

— Ага, она самая! Та знаменитая шлюха! — Служанка явно повторяла чьи-то слова. — Лорд-протектор приказал ей публично покаяться в своих плотских грехах…

— Довольно! — резко оборвала я. — Можешь отправляться.

Бедняге Шор все равно, сколько людей будут глазеть на нее из толпы зевак. Я представила, как эта красивая молодая женщина, которую любили король Эдуард и лорд Гастингс, пойдет через весь город босиком, в одной нижней юбке, держа в руках свечу и прикрывая ладонью ее дрожащее пламя, а народ будет бросать в ее адрес оскорбления и плевать в нее. Эдуарду уж точно не понравилось бы это, и ради него — если не ради нее самой — я бы непременно это остановила, была бы возможность. Но я никак не могла защитить Шор. Герцог Ричард, видимо, совсем переполнен злобой, раз даже такую красивую женщину заставляет жестоко страдать только из-за того, что ее любил король.

Мой брат Лайонел стоял у окна, прислушиваясь к оценивающе-одобрительному гулу толпы, следившей, как ступает Элизабет Шор.

— Ее не за что наказывать. Ее вина только в том, что она хороша собой, — заметил Лайонел. — Ричард, правда, подозревает Шор в том, что именно у нее укрывался наш Томас. Люди Глостера обыскали весь дом, но Томаса так и не нашли. Она спрятала его в надежном месте, о котором люди Глостера не знали, а потом помогла ему скрыться.

— Да благословит ее за это Господь! — воскликнула я.

Лайонел улыбнулся.

— Судя по всему, подвергая ее такой пытке, герцог Ричард даже и удовлетворения никакого не получил. Никто о ней слова дурного не произнес, когда она шла мимо. А кто-то из паромщиков даже на меня прикрикнул: мол, нечего пялиться из окна. А еще некоторые женщины вопили: «Позор ей, позор!» — а мужчины только восхищались. Они говорили, что не каждый день им удается полюбоваться на такую красоту. Эта полуодетая женщина и впрямь напоминает обнаженного ангела, падшего и прекрасного.

Я улыбнулась.

— Ну что ж, и все-таки пусть Бог ее благословит, ангел она или шлюха.

Мой брат-епископ тоже улыбнулся.

— Наверное, все свои грехи она совершила из любви к ближнему, а не из пагубных намерений, — предположил он. — А в наше тяжкое время только любовь к ближнему, судя по всему, и есть самое главное.

17 ИЮНЯ 1483 ГОДА

Ко мне был прислан мой родственник, кардинал Томас Бушер, и еще с полдюжины других лордов, членов Тайного Королевского совета, тщетно пытавшихся меня урезонить. Я приветствовала их как королева — в королевских бриллиантах, украденных из сокровищницы, сидя на высоком кресле, вполне заменившем трон. Надеюсь, выглядела я в высшей степени достойно, по-королевски, но настроена была, если честно, на редкость кровожадно. Ведь все эти знатные люди были членами моего Тайного совета! И столь высокое положение в обществе обрели благодаря моему мужу. Это он, их король, поднял их на такую высоту. А теперь они осмелились явиться с разъяснениями о том, чего требует от меня герцог Глостер. Моя старшая дочь Елизавета стояла у моего кресла, дальше выстроились в ряд еще четыре мои дочери, но ни одного из моих сыновей или братьев не было. Впрочем, визитеры и словом не обмолвились о том, что мой сын Томас Грей, тайком выбравшись из убежища, ведет беспутный образ жизни где-то в недрах Лондона, а я, разумеется, не стала привлекать их внимание к тому, что Томас среди собравшихся в данный момент отсутствует.

Члены Совета сообщили, что они провозгласили герцога Глостера протектором королевства, регентом и опекуном принца Эдуарда и теперь готовятся к коронации моего сына. Они выразили самое горячее желание видеть в королевских покоях Тауэра рядом с Эдуардом и моего младшего сына Ричарда.

— Герцог Глостер останется лордом-протектором не так уж долго, в течение всего нескольких дней, пока не состоится коронация, — разъяснял мне Томас Бушер, глядя такими честными глазами, что я, видимо, просто обязана была ему верить.

Впрочем, этот человек всю свою жизнь стремился установить в Англии мир. Именно он когда-то короновал и Эдуарда, и меня, поскольку действительно верил, что мы способны принести стране долгожданный мир. Я понимала, что и теперь Бушер говорит вполне искренне.

— Как только юного Эдуарда коронуют, — продолжал он увещевать меня, — вся королевская власть будет ему возвращена, а вы станете не только вдовствующей королевой, но и королевой-матерью. Вернитесь во дворец, ваша милость, примите участие в коронации вашего сына. Люди ужасно удивятся, если не увидят вас на столь торжественной церемонии. А для представителей иностранных государств это и вовсе будет выглядеть странно. Давайте поступим так, как поклялись нашему королю, когда он лежал на смертном одре: возведем на трон его наследника и вместе станем трудиться на благо нашей родины, отринув всякую недоброжелательность и враждебность. Пусть королевская семья, покинув это убежище, вновь займет свои покои в Тауэре, пусть она вновь явится народу во всем своем могуществе, во всей своей красе на том чудесном празднике, что будет устроен в честь коронации принца Эдуарда!

121