— Возьми Фьюри, — тихо велел Эдуард своему пажу. — Я буду сражаться в пешем строю. Приготовь мне меч и боевой топор.
Остальные соратники короля — Энтони, Георг, Ричард и Уильям Гастингс — стояли с ним рядом в ожидании боя. Занимался новый день — день страшной битвы. Их кони находились в сторонке, оседланные, взнузданные и полностью подготовленные — хотя вслух никто не сказал об этом ни слова — к внезапному бегству в случае неудачи или же к массированной атаке, если все пойдет как надо.
— Ну что, готовы? — спросил Эдуард.
— Мы всегда готовы, — ответил Гастингс.
Эдуард глянул на вершину холма и вдруг воскликнул:
— Господи помилуй, как мы ошиблись!
— Ошиблись?
Туман на мгновение рассеялся, и стало ясно, что в темноте они заняли позицию не точно напротив армии Уорика, а значительно левее и на правом фланге сопротивляться Уорику было попросту некому. Выглядело это так, словно армия Эдуарда, вытянувшаяся цепью, вдруг оказалась укорочена на треть и слишком сдвинута влево. То есть его левофланговым было, собственно, не с кем биться, и они, ринувшись вперед, мгновенно проломили бы слабое сопротивление неприятеля, зато на правом фланге людей у Эдуарда явно недоставало.
— Слишком поздно перегруппировываться, — решил Эдуард. — Да поможет нам Бог, поскольку начинаем мы с ошибки. Ладно, трубите в трубы: время вышло.
Взлетели вверх боевые знамена; флажки, обвисшие от скопившейся в воздухе влаги, затрепетали в тумане, точно внезапно выросший из-под земли лес. Взревели трубы, в предрассветной мгле их голоса казались низкими и глуховатыми. Туман вообще все предметы вокруг делал странными, сбивающими с толку. «В атаку!» — приказал Эдуард, хотя его воины с трудом различали неприятеля, из-за чего на несколько минут воцарилась зловещая тишина, и Эдуарду показалось, что люди, как и он сам, словно придавлены этим плотным влажным туманом, что они продрогли до костей, что их, как и его, тошнит от страха. «В атаку!» — снова скомандовал Эдуард и ринулся вверх по склону холма навстречу армии Уорика, за ним с ревом последовало войско. Сам же Уорик, словно вдруг пробудившись из-за этого шума, пытался, напрягая зрение, хоть что-то разглядеть в серых волнах тумана, но видел лишь неясное мелькание теней. Уорик не был уверен в том, что это действительно вражеская атака, пока армия Йорка во главе с самим Эдуардом, проломившись сквозь туман, как сквозь стену, не обрушилась на его людей подобно чудовищным великанам-гоблинам, явившимся откуда-то из тьмы горных пещер. Эдуард возвышался над всеми, как башня, и яростно вращал над головой боевым топором, круша врагов направо и налево.
Центральная часть войска ланкастерцев была вынуждена отступить под мощным натиском йоркистов, зато они легко сумели прорвать защиту на правом фланге, который оказался фатально незащищенным, и ринулись вниз по склону, точно медведи, давя противника численным превосходством. Воины Йорка бились отчаянно, но на правом фланге их было всего несколько десятков против сотен врагов, и они, подавленные тьмой, туманом и мощью противника, стали отступать. Ланкастерцы гнали их вниз по склону, кололи кинжалами, били дубинками, пинали ногами, рубили им головы и все ближе подбирались к центральной части армии Йорка, к самому ее сердцу. Вот кто-то из йоркистов повернулся и бросился бежать, но не успел сделать и пары шагов, как голову ему раскроил страшный удар булавы. Однако эта первая попытка к бегству породила новые. Вот и еще один воин, видя, что с вершины холма на него летит живая лавина, а товарищей рядом почти не осталось, ринулся вниз, надеясь укрыться в тумане и темноте. За ним последовали и другие. Один из них даже какое-то время двигался с торчавшей из спины шпагой, пронзившей его насквозь. Его товарищ, став свидетелем этой сцены, побелел, швырнул на землю оружие и без оглядки, точно заяц, скакнул куда-то вбок и растаял в тумане. Сопротивление, оказываемое атаковавшим ланкастерцам, все слабело; люди Эдуарда видели у себя за спиной спасительную серую мглу тумана, слышали на холме грозный рев неприятельского войска, уже почуявшего победу, и бросались в этот туман, как в воду. Впрочем, ланкастерцы и сами с трудом различали в этом чудовищном тумане не только друг друга, но даже собственные руки. Однако они уже чувствовали запах крови и страха и, почти не встречая борьбы, продолжали решительно наступать. Оказавшиеся в трагическом меньшинстве йоркисты бросали оружие и в ужасе рассыпались в разные стороны, надеясь укрыться в волнах тумана.
Граф Оксфорд, сражавшийся со своим отрядом на стороне Уорика, тут же взял след этих йоркистов; с улюлюканьем и лаем, точно гончие псы, ланкастерцы понеслись вдогонку йоркистам, пока совсем не перестали что бы то ни было видеть в тумане, а граф все подбадривал их криками, все побуждал продолжать преследование, и вскоре шум битвы растаял в тумане где-то позади, а бежавшие с поля боя йоркисты вдруг исчезли, словно провалились сквозь землю. Только тут граф Оксфорд обнаружил, что его люди заняты уже не погоней за врагом — они расползаются кто куда, устремляясь в сторону Барнета и пивных. Многие уже перешли на неторопливую рысцу, на ходу вытирая шпаги и хвастаясь столь легко одержанной победой. Графу пришлось гнать коня галопом, чтобы перехватить своих людей. Преградив им дорогу, он некоторое время охаживал подданных кнутом, кричал на офицеров и страшно ругался, после чего погнал свой отряд перед собой, пока одному из людей его конь не наступил копытом прямо на грудь. Осыпая своих нерадивых воинов проклятиями, граф наконец остановил их.