Белая королева - Страница 127

127

Мимо нас проследовало большое прогулочное судно, оттуда доносилась музыка — это знать веселилась, празднуя восшествие на престол герцога Ричарда. А я все никак не могла понять: неужели они не слышат похоронного пения реки? Неужели им не ясно, что свет в этом мире навсегда померк со смертью моего брата Энтони и моего сына… моего мальчика…

— Он бы не хотел, чтобы ты так горевала, — заметила Елизавета. — Дядя Энтони очень любил тебя, и ему было бы неприятно, что ты так сильно печалишься.

Я прижала к себе обе руки дочери.

— Ты права, — согласилась я. — Он хотел бы, чтобы я жила долго и сумела провести вас, моих детей, сквозь все опасности и преграды. И хотя пока нам приходится по-прежнему прятаться в убежище, я клянусь: когда мы выйдем отсюда, то снова займем то место, которое принадлежит нам по праву. Ты можешь считать, что честолюбие — это мое проклятие, но без честолюбия невозможно бороться. А я буду бороться. И ты увидишь, что я умею бороться. Увидишь, что я и побеждать умею. Ничего страшного, даже если нам придется бежать во Фландрию. Это будет лишь временная мера. И ничего страшного, если нам предстоит огрызаться, подобно загнанным собакам. Мы будем яростно огрызаться. И носить крестьянскую одежду, подобно жителям Турне; как они, мы станем есть угрей, выловленных в реке Шельде. Но Ричард нас не уничтожит. Никто на свете нас не уничтожит. Мы все равно восстанем, поднимемся вновь. Ведь мы — дети богини Мелюзины; наши силы могут временно ослабеть, подобно морскому отливу, но вскоре мы, конечно же, соберемся и обретем прежнее могущество. Ричарду придется это понять. Ему удалось застать нас врасплох — при низкой воде, на сухом берегу, — но клянусь Господом: он еще увидит всю несокрушимую мощь нашего прилива.

Говорила я весьма храбро, даже запальчиво, но стоило мне умолкнуть, как меня с новой силой охватила тоска. Я безумно горевала по сыну и брату. Ведь Энтони всегда был мне ближе всех в семье, являлся не только любимым братом, но и верным другом. А Ричарда я все вспоминала маленьким мальчиком — как гордо он держался в седле, когда Эдуард посадил его на своего боевого коня; как послушно уцепился за мою руку, когда мы стояли у обочины дороги и ждали, пока мимо проедет король. Он был таким красивым! Его отец погиб, сражаясь с одним из братьев Йорк, а теперь и сам он пал от руки другого брата Йорка. Я хорошо помнила, как моя мать, оплакивая своего сына, рассуждала о том, что, когда твой ребенок подрастает и перестает быть младенцем, тебе начинает казаться, будто ничего плохого ни с тобой, ни с ним уже не случится. Но женщина никогда не бывает в полной безопасности. Во всяком случае, в нашем мире. В том мире, где брат идет войной на брата и ни один из них не способен просто опустить свой меч или довериться закону. Я вспоминала, каким был мой Ричард в детстве — когда еще лежал в колыбели или когда учился ходить, схватившись за мой палец, и мы с ним бродили туда-сюда по галерее нашего дома в Графтоне, пока моя согнутая спина не начинала болеть. Я вспоминала, как Ричард постепенно превратился в прекрасного юношу, обещая в недалеком будущем стать настоящим рыцарем…

А Энтони, мой дорогой брат, с которым мы вместе росли, всегда был для меня самым верным, самым близким и задушевным другом и советчиком — с самого детства и до последнего времени. Мой муж Эдуард справедливо называл его величайшим поэтом и благороднейшим рыцарем своего двора. Энтони так хотел отправиться паломником в Иерусалим и непременно совершил бы это паломничество, если бы я ему не помешала. Возможно, тогда он остался бы жить… Герцог Ричард обедал с Энтони и маленьким Эдуардом в Стоуни-Стрэтфорде, после того как встретил их по дороге в Лондон, и вел сладкие речи о той Англии, которую мы якобы станем строить все вместе, Риверсы и Плантагенеты, и о том, что у нас общий наследник, которого нам следует посадить на трон. Энтони был далеко не глуп, но он доверял Ричарду. Да и почему, собственно, он не должен был ему доверять? Ричард был его родственником. Они не раз сражались бок о бок, были братьями по оружию. Вместе они отправились в ссылку и с триумфом вернулись в Англию. Они оба были дядьями и опекунами моего дорогого сына…

Утром, спустившись в гостинице к завтраку, Энтони обнаружил, что двери заперты на засов, а все его слуги удалены. Затем он увидел герцога Ричарда и Генриха Стаффорда, герцога Бекингема, облаченных в боевые латы, и их людей, с каменными лицами выстроившихся во дворе. А потом их арестовали и увезли — Энтони, моего сына Ричарда Грея и сэра Томаса Бона. Их обвинили в предательстве, хотя все трое были верными слугами нового короля Англии, юного Эдуарда V.

Ночью Энтони, зная, что утром его казнят, стоял у окна, и ему вдруг показалось, что он все-таки слышит ее, сильную и нежную песнь Мелюзины, хотя он всегда был уверен, что никакой Мелюзины не существует. Энтони невольно улыбнулся, когда до ушей его и впрямь донесся некий странный звук, напоминающий отдаленный колокольный звон. Энтони даже головой потряс, пытаясь избавиться от этого звона, думая, что у него просто звенит в ушах, но звук не исчезал; он становился все громче, перерастая в неземную мелодию, и Энтони опять улыбнулся, а потом и засмеялся негромко, что было совсем уж неуместно. Он ведь никогда не верил легендам о Мелюзине, полуженщине-полурыбе, своей прародительнице, но чувствовал теперь, что она есть, она рядом, что Мелюзина успокаивает его своим пением, одновременно предвещая смерть. Энтони долго еще стоял у окна, прислонившись лбом к холодному камню и слушая Мелюзину. Ее высокий чистый голос эхом разносился внутри мощных стен замка Понтефракт, и Энтони наконец-то понял, что это и есть реальное доказательство того, откуда у его матери, сестры и племянницы способность к колдовству и магии. Сами они, впрочем, в своих возможностях и способностях никогда не сомневались, но он верил им лишь отчасти и теперь сожалел, что уже не скажет своей любимой сестре: «Ты права, сестренка». Энтони думал о том, что его семье еще могут пригодиться эти способности. Возможно, этого их чудесного дара будет достаточно для спасения всей семьи Риверсов, названных так в честь речной богини, богини вод, праматери их древнего рода. Возможно, их способностей хватит даже на спасение двух маленьких принцев, потомков великого Плантагенета. Если Мелюзина может петь для него, Энтони, который никогда в нее не верил, то, возможно, она сумеет направить на путь истинный тех, кто хорошо слышит ее предостережения. Энтони улыбался, потому что звонкий чистый голос Мелюзины давал ему надежду: она не оставит в беде его любимую сестру и ее сыновей, особенно того мальчика, который с детства был поручен его, Энтони, заботам, которого он любил как сына: маленького Эдуарда, нового короля Англии. А еще Энтони улыбался потому, что Мелюзина пела голосом его матери.

127